— А вам обязательно и дальше их держать? — практически процитировал меня доктор, а когда Чарльз ответил, что да, непременно, доктор (видимо, Чарльз был у него не первый такой) только вздохнул и выписал рецепт. На таблетки, которые Чарльз должен был принимать три недели, что обеспечит ему несколько месяцев иммунитета.

Однако после этого он стал осторожнее, не горя желанием проверить свой иммунитет на практике, а поэтому все откладывал и откладывал осмотр улья, так что в июле пчелы зароились, как и следовало ожидать.

Пчелы, во всем следующие правилам, роятся только во второй половине дня, так что началось это, видимо, в тот день, когда мы с друзьями, навестившими нас по дороге в Корнуолл, отправились посмотреть львов в Лонглите. Погода стояла безветренная, солнечная, знойная — в самый раз, чтобы любоваться львами на фоне искусственного вельда. И вот мы любовались, как они принимают солнечные ванны на своих площадках, величественно возлежат всем прайдом, и даже с восторгом обнаружили огромного черногривого льва, который лениво разлегся на боку под кустом всего в трех шагах от нашей машины. Мы любовались, даже не подозревая, какие волнующие события происходят в нашем личном заповедничке в Долине.

Когда пчелы роятся, они повисают с мигрирующей царицей на ближайшем дереве или еще на чем-либо подходящем, пока разведчицы отправляются на поиски нового обиталища. Иногда они находят его быстро, и через час рой улетает. Но иногда они более разборчивы, и рой остается на дереве на ночь. Видимо, это и произошло с нашими. Примерно в десять часов на следующее утро я, все еще думая о львах, вышла в сад — и просто остолбенела; со стороны живой изгороди по ту сторону дороги доносилось жужжание гигантской юлы, а взглянув туда, я увидела, что над ней висит занавес, словно сотканный из насекомых. Так толкутся комары, только движения этих были куда лихорадочнее. И пока я смотрела, не веря своим глазам, занавес, колыхаясь, начал удаляться вверх по Долине, оставив после себя внезапную, очень заметную тишину.

Чарльз был потрясен, когда я сообщила ему, что его пчелы зароились, и весь день мы провели, разыскивая их. Он обшаривал леса, а я вносила свою лепту, обходя дозором Долину, от души надеясь, что он их не обнаружит и не загонит меня на дерево или на чью-то крышу, что в таком случае было вернее верного. А кругом царила такая тишина! Не было слышно ни машин, ни людей. Именно такие дни и такие пейзажи грезятся людям, когда они мечтают о былой Англии. Дальше по дороге в саду заброшенного коттеджа на столбе сидел дятел и выглядывал насекомых. Большой зеленый дятел с ярко-алой шапочкой. Когда я проходила мимо, он замер без звука, без движения, чтобы я его не заметила. Ручей плескался среди калужниц, в сонной дали куковала кукушка, а из маленькой заводи пили пчелы и другие насекомые.

Пчелы и пьют строго по правилам. Всегда, в зависимости от того, к какому улью они принадлежат, с одного камешка или одной травинки. Слетают вниз, становятся в очередь на посадочной полосе, всасывают свою квоту воды и мчатся с такой скоростью, словно дело идет об их жизни, назад в свой улей. Теперь я смотрела на них глазами Шерлока Холмса. Одни, втягивая воду с камушка, где ручей нырял под наш собственный въезд, взлетали над живой изгородью и устремлялись к нашему же улью в плодовом саду выше по склону. Другие, дальше по Долине, улетали в какой-то другой исходный пункт… на огороженную лужайку, где другой пчеловод держал свои ульи. Наши беглые пчелы, к этому времени, конечно, устроившиеся в глубине леса, у ручья не показывались. Да, естественно, им тоже пришло время пить — но из других родников за холмом.

Потом мы прекратили поиски. Я испытывала несказанное облегчение, что они не отыскались. Чарльз печально оплакивал их потерю. Но мое облегчение было несколько преждевременным. Неделю спустя они вновь зароились.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Я понятия не имела, что это может произойти. Мне, правда, почудилось, что я брежу, когда я вышла в сад сразу после раннего обеда и увидела, что они снова кружат, как перебравшие дервиши, точно на том же месте.

На этот раз они, однако, прилетели туда, чтобы повисеть, а не отправиться в дальний путь. Через мгновение они опустились, и наступила тишина. Догадаться, что они там, было бы невозможно. А я оказалась перед жгучей дилеммой. Сказать Чарльзу, чтобы он кинулся туда и был ужален? Или промолчать и спокойно отправиться в город, как мы планировали?

Тут вмешалась совесть, а потому я сказала Чарльзу, помогла ему надеть сетку и перчатки, проверила, что его дымарь зажжен как надо, а опрыскиватель работает, и с самыми дурными предчувствиями смотрела, как он отправляется в бой.

Сначала из-за живой изгороди донесся крик, оповещавший, что он их нашел. На бузине, сообщил он. Ничего удобнее и придумать нельзя. Затем раздалось шипение опрыскивателя. Чарльз их деловито успокаивал. К несчастью, это вроде бы их, наоборот, раздражило, и за взметывающимися ввысь струями последовало громкое восклицание и взволнованно клубящийся дым.

Честное слово, сказала я на своем наблюдательном посту ниже по дороге, сначала он устроил что-то вроде пожарных учений, а теперь подает индейские дымовые сигналы. На что он там напоролся? На гнездо тарантулов?

Они заартачились, сообщил Чарльз голосом, приглушенным сеткой… но он как будто с ними сладил. И действительно, несколько минут спустя он затребовал ящик и щетку, чтобы собрать их. Идея заключается в том, чтобы смести рой в ящик, поставить его вертикально в качестве временного улья и оставить до заката. А тогда, когда все пчелы соберутся на ночлег, рой водворяется в новый улей вместе с царицей — и все в порядке.

Так, по крайней мере, поступает большинство пчеловодов. А Чарльз потребовал еще ящик… и еще ящик, и еще… Я перекидывала и перекидывала их через изгородь. Ему потребовалось пять больших ящиков, чтобы собрать свой беглый рой. Они все взлетали и взлетали, сообщил он.

Тем не менее наконец работа была завершена. Чарльз, ни разу не ужаленный, вернулся в коттедж с торжествующей песней на устах. Пять ящиков с пчелами ждали в плодовом саду вечера, когда Чарльз отправится водворять их в улей. Но каким образом они устроятся в пяти ящиках, спросила я, когда царица находится только в одном? Чарльз ответил, что они, как он надеется, переберутся в ее ящик. Тогда вечером все заметно упростится.

И вот, чувствуя, что у меня гора с плеч упала, я отправилась на ферму, чтобы по пути в город приобрести яиц. Для матери Чарльза, для моей тети Луизы. Чарльз должен был переодеться и заехать за мной на машине.

На ферме я задержалась довольно долго — рассказывала про рой и про то, как ловко Чарльз его собрал. И потому удивилась, когда вышла из калитки и не увидела его в ожидании на дороге. Правда, не очень, так как Чарльз известный копуша.

Однако, когда я вернулась к коттеджу, увидела машину перед воротами и никаких следов Чарльза, мне почудилось, что все вокруг окутывает какая-то особенная зловещая тишина, и у меня подкосились колени. Пошел взглянуть на пчел, и они его искусали, подумала я, а теперь он лежит, вытянувшись, в коттедже… В коттедже его не оказалось, и я тут же вообразила, как он лежит, вытянувшись, в машине. Но (я с трудом заставила себя заглянуть туда) его там тоже не оказалось, и, следовательно, он должен был лежать, вытянувшись, под живой изгородью…

Я среди развалин моего рухнувшего мира как раз собралась войти в дом, надеть противомоскитную сетку и посмотреть, сумею ли я вытащить его из-под изгороди (погребенного под ползающими пчелами, которые, конечно, разделаются и со мной, и найдут нас только через несколько дней…), как вдруг услышала приближающиеся по Долине шаги. Чарльз. Не ужаленный, но вне себя от злости.